Редакция журналов «Шоу-Мастер» и Install Pro от всей души поздравляет Игоря Петровича с днем рождения! Желаем здоровья, творческой энергии и душевного спокойствия! И предлагаем вниманию читателей интервью с юбиляром, которое подготовила Татьяна Елагина.

Татьяна Елагина: Игорь Петрович, Ваше творческое долголетие является исключением в мире звукорежиссуры или есть хотя бы зарубежные коллеги-сверстники, продолжающие записывать?

Игорь Вепринцев: Пожалуй, в России мое поколение уже реально почти не работает, иногда преподает. Из зарубежных коллег могу назвать Брайана Казинса, звукорежиссера, руководителя фирмы «Chandos», для которой мы с Государственной симфонической капеллой под управлением Валерия Полянского сделали более 70 компакт-дисков. Правда, года два-три назад, отметив свое 70-летие, он «отошел от пульта», оставив за собой только обязанности продюсера. Я вот все еще пишу. Конечно же, есть некоторые проблемы, но выручает многолетний опыт, и я всегда работаю с ассистентами. К счастью, почти всегда пишу в знакомых залах. Иногда мне кажется, что, например, в Большом зале московской консерватории могу работать вообще без звукового контроля, потому что расположение каждого микрофона, особенности рассадки музыкантов и звучания основных симфонических оркестров помню наизусть.

Т.Е.: Ваша карьера альтиста, оркестрового музыканта складывалась весьма удачно, что все-таки стало главной причиной перехода к звукорежиссуре, в те годы малоизвестной, почти экзотической профессии?

И.В.: Я играл в оркестре кинематографии. В этом коллективе существовало одно неоспоримое преимущество – три полных состава музыкантов, поэтому всегда можно было найти себе подмену, и поскольку работа оплачивалась сдельно, то друзья соглашались охотно. А так как я хорошо читал с листа, то меня часто приглашали и в БСО, и в Государственный оркестр, и в камерный к Р. Баршаю, далее везде, даже в записи с Большим театром, то есть я успел переиграть во всех московских оркестрах.

Основным моим коллективом был оркестр кинематографии, который преимущественно работал в тон-ателье Мосфильма или Центральной студии документальных фильмов. Сдельная оплата, о которой я уже упоминал, составляла тогда 40 коп. за минуту. А сколько этих минут готовой продукции получится за смену, напрямую зависело от мастерства тонмейстера: могло быть целых 20 минут, а иногда – 5. Поскольку за пультом тогда сидели преимущественно техники-звукооператоры (даже очень опытные, но далекие от музыки), постоянно возникали проблемы, оборачивающиеся для оркестра бесплодными усилиями и потерями для кошельков. Тогда у руководства коллектива возникла идея вырастить музыкально грамотного звукорежиссера из своей среды. Спросили, кто хочет, и я тут же вызвался.

Т.Е.: Наверное, в детстве, как все мальчишки, увлекались техникой, собирали-разбирали трофейные радиоприемники, возились с паяльником?

И.В.: Нет, руки мои в школьные годы были заняты скрипкой, а вот голова легко справлялась с точными науками. Более того, я же умудрился поступить одновременно в консерваторию и на физико-математический факультет МГУ и первый курс совмещал и выбирал. Предпочел музыку, но и интерес к технике не угас.

Итак, стал я ходить на записи только что созданной фирмы «Мелодия», сидеть рядом с лучшими профессионалами того времени – А. Гроссманом, Д. Гаклиным, А. Штильманом, слушать, запоминать, сравнивать. И буквально через месяц мне пришлось срочно спасать запланированную запись – главный звукорежиссер внезапно умер, заменить кроме меня некем. А запись была не больше не меньше как Первый концерт для скрипки с оркестром Б. Бартока в исполнении Давида Ойстраха. И у меня получилось, звучание исполнителям понравилось. Помогло и то, что Ойстрах и Рождественский меня знали как музыканта и поддержали мой,так сказать, дух. Так состоялось боевое крещение. В течение года я совмещал работу в оркестре с отдельными записями по приглашению, а потом, когда в Министерстве культуры удовлетворили официальное прошение, подписанное Д. Ойстрахом, Г.Н. Рождественским, К.П. Кондрашиным и другими известными музыкантами о присвоении мне сразу высшей категории звукорежиссера с соответствующей оплатой, я решился сменить профессию.

Т.Е.: Во времена фирмы «Мелодия» Ваши записи 29 раз удостаивались высоких международных наград и 35 раз становились лауреатами внутрисоюзных смотров. А что теперь?

И.В.: В 2002 году диск 8-й симфонии Альфреда Шнитке в исполнении Государственной симфонической капеллы под управлением Валерия Полянского был признан лучшей записью года, по мнению английского журнала Culture. В десятку лучших в рейтинге журнала «Граммофон» недавно попала запись скрипичного концерта А. Глазунова в исполнении Юлии Красько и 100-й псалом М. Регера в исполнении капеллы под управлением Валерия Полянского.

Кстати, во времена «Мелодии» все международные призы и награды получала не сама «Мелодия», а фирма, купившая лицензию на наши записи и выпустившая их. Это были всемирно известные звукозаписывающие «гиганты» такие, как Ariola-Evrodisk, Angel-Capitol, His Master’s Voice, JVC и т.д. До меня доходили по личным каналам только красивые дипломы, а порой и просто слухи о том, что Парижская академия звукозаписи в составе 50-ти членов отметила ту или иную работу.

К величайшему сожалению, сейчас у нас в стране нет фирмы звукозаписи, представляющей классическую музыку на международном уровне. Распад «Мелодии» лично я считаю ударом по культуре всей России. Какие-то записи делаются, но все они «на корню» продаются за рубеж, и наши слушатели лишены возможности с ними ознакомиться. Огромные «пласты» своих работ, сделанных в последние годы для компании «Chandos» совместно с Государственной капеллой под управлением Валерия Полянского, я так ни разу не увидел в продаже. Это и пять симфоний А. Гречанинова, его же «Мессы и Литургия, почти все симфонии А. Шнитке и его опера «Джезуальдо», больше половины симфоний Д. Шостаковича, вся хоровая и симфоническая музыка Рахманинова – интереснейший репертуар! Да, в московских магазинах можно встретить переиздания «золотого фонда» на CD, но это же капля в море!

А когда-то «Мелодия» издавала около 200 млн. пластинок ежегодно! И доля классики в этой огромной цифре весома. Вот сведения из справочного каталога за 1987 год: Вальсы и польки И. Штрауса в исполнении оркестра под управлением Г. Рождественского – 744 тыс. экземпляров, «Лебединое озеро» опять же с Г. Рождественским, комплект из трех пластинок – 497 тысяч, 1-й концерт Чайковского для фортепиано с оркестром в исполнении С.Рихтера – 415 тысяч, Бах, Моцарт, Бетховен – сотни тысяч экземпляров. Сейчас в это трудно поверить!

Некоторые записи из фондов «Мелодии» и Гостелерадио издавались на Западе «в цифре» уже в 90-е годы, куда же они делись?

Мне довелось как-то пообщаться со скандально известным Тристаном Делом, мечтавшим сделать бизнес на русской музыке. На предложение, что по совести нужно делиться если не наваром, то хоть товаром, ввозя сюда либо матрицы для изготовления тиража, либо готовые диски, он совершенно резонно заметил, что непомерные таможенные пошлины сделают производство невыгодным или цену конечной продукции недоступно высокой.

Т.Е.: Вы сохранили для истории звучание и голоса практически всех корифеев отечественной классической музыки с 1960-х годов и до наших дней. Работа в студии бывает подчас мучительно долгой, и о манере общения исполнителя и звукорежиссера в музыкантской среде складывается подчас нелицеприятное мнение. Но о Вас, Игорь Петрович, никто не слышал худого слова. Впечатления только «в мажоре», от спокойного делового до искренне восторженного. Как Вам удалось за столько лет ни с кем из капризного артистического племени не поссориться, и кому Вы обязаны чувством такта, навыкам тонкой дипломатии?

И.В.: Прежде всего, своим родителям, они были совсем простые люди, но старались привить мне только самое лучшее, в том числе и уважительное, деликатное отношение к любому человеку. Когда я из аппаратной делаю замечания, заранее стараюсь представить, как это прозвучит и будет воспринято. И если струнникам могу подсказать многое, вплоть до хитростей аппликатуры, то и это стараюсь облечь в форму «а не хотите ли попробовать». До сих пор мечтаю о тайном канале связи с дирижером (обычный наушник ему будет мешать), чтобы мои реплики из аппаратной были слышны только ему, и не приходилось прибегать к эзопову языку, дабы не подмочить чью-то репутацию при всем коллективе. Вообще я выдержанный человек, за долгие десятилетия работы лишь однажды вышел из себя и прекратил запись, но то дело давнее. Этике общения с исполнителями мы постоянно учим и наших студентов. И артисты понимают, что звукорежиссер старается сделать их запись как можно лучше.

Т.Е.: Наконец вы коснулись другого Вашего амплуа, педагогического. Теперь Вы профессор, причем сразу в двух основных московских вузах, дающих диплом звукорежиссера, – в Академии музыки им. Гнесиных и во ВГИКе.

И.В.: Преподавательская работа меня по-настоящему радует. Нравится серьезное отношение ребят к будущей профессии. Практически все мои выпускники работают по специальности, некоторые делают большие успехи. Когда я даже по телевизору слышу знакомый приличный «почерк», гляжу в титры – точно, наш! Всегда стараюсь перезвонить молодому коллеге, поздравить с удачей, высказать какие-то пожелания.

Т.Е.: Игорь Петрович, и Вы, и большинство Ваших собратьев по цеху садились за пульт взрослыми, сложившимися людьми, имея за плечами хороший опыт оркестровой или ансамблевой игры. Теперь в Академию им. Гнесиных приходят поступать, как правило, совсем юные выпускники музыкальных училищ, еще толком не наигравшие исполнительского багажа пианисты, скрипачи и другие. Хорошо или плохо это для профессии в целом?

И.В.: Очень интересный вопрос. Когда мы начинали преподавание во ВГИКе, то набирали студентов уже с высшим образованием, причем иногда весьма далеким от музыки. Это были зрелые люди, и все они стали хорошими специалистами в новой профессии. Иное дело в Академии им. Гнесиных. В первых наборах бывали случаи, когда мальчик или девочка покоряли всех своей виртуозной игрой на инструменте, блестящим знанием сольфеджио, но впоследствии проявляли полную несостоятельность в звукорежиссуре. Мы еще не знали тогда (факультет открылся в Гнесинке в 1987 году), по какому принципу проводить отбор будущих профессионалов, по ходу дела придумывали сами различные проверочные тесты и собеседования. И первое время к нам приходили ребята, честно признававшиеся, что провалились по конкурсу на исполнительский факультет и решили попросту не терять год до новой попытки.

Последние годы, когда у звукорежиссерского факультета академии появилась солидная репутация, конкурс при поступлении возрос до 6-7 человек на место. Новые абитуриенты, несмотря на свои 18-19 лет, четко знают, куда они идут и зачем, чего хотят достигнуть именно в этой профессии. Они показывают прекрасные результаты не только на приемных испытаниях, но и в процессе обучения. Этому способствует и приобретенная для кафедры современная техника. Студенты 1-го курса присутствуют на записях, начиная со 2-го уже работают самостоятельно. И «материал» всегда под рукой: целых три концертных зала Академии, а в качестве исполнителей выступают их товарищи с параллельных курсов: скрипачи, пианисты, вокалисты, народники. Наиболее способные выпускники получают премии на внутреннем российском конкурсе им. В. Бабушкина, даже на международных конкурсах студенческих записей в AES. А недавно моя студентка из ВГИКа была отмечена наградой в Кельне за лучшее звуковое решение анимационного фильма. Когда я слушаю на международных конференциях «труды» выпускников аналогичных западных звукорежиссерских школ, то их опусы кажутся просто беспомощными по сравнению с работами наших. То, что запись должна быть еще и технически грамотной, без искажений, с нормальным уровнем – это уже за скобками. Ребята должны находить свой пространственный язык, вырабатывать индивидуальный почерк. Внимание студентов мы сейчас акцентируем на максимальном понимании музыкальной составляющей их профессии. И вопросы, которые они задают, порой заставляют преподавателей шевелить мозгами очень серьезно. Главная проблема для молодежи – нехватка достойных рабочих мест, ведь на радио и телевидении вакансий нет, представители старшего поколения уходить не торопятся, и я их, безусловно, не виню.

Т.Е.: Почему-то у рядовых слушателей хвалить качество записи не принято, а вот явные огрехи при трансляции замечают многие…

И.В.: А вспомните любой отчетный концерт или зачет в музыкальной школе. Если ребенок хорошо играет – ах, какой он способный, талантливый, а если плохо – ну, педагог слабоват, не дотянул. Хотя бывают и просто курьезные ситуации, говорящие об элементарной неграмотности критиков. Как-то прочел статью в одной газете о премьере в «Новой опере». Среди прочего рецензент метал громы и молнии в адрес театрального звукорежиссера, сделавшего голоса певцов оглушительно громкими. А на самом деле в зале «Новой оперы» не применялось звукоусиление и микрофоны стояли исключительно для записи!

Т.Е.: А какую «профилактику» для ушей Вы советуете воспитанникам, чтобы подольше сохранить главный профессиональный инструмент тонкий слух?

И.В.: Конечно, не слишком увлекаться наушниками. Одно дело, когда они необходимы для работы, я и сам несколько лет назад отслушивал материал исключительно в наушниках, потому что приходилось работать в разных аппаратных, и только так можно объективно оценить звучание. Но если я встречу своего ученика с «бананами в ушах», непременно отругаю. Это так же вредно, как балерине объедаться булками!

Самое чудесное средство слуховой «гигиены» – звенящая тишина природы, которой я всегда наслаждаюсь в окрестностях Валдая.

Т.Е.: Напоследок неизменный вопрос о Ваших творческих планах.

И.В.: В прошедшем сезоне состоялось мое первое творческое знакомство с коллективом «Новой оперы». Я нашел оркестр, хор и солистов в прекрасной форме, которую им удалось сохранить после ухода в мир иной основателя театра Евгения Колобова. Насколько мне известно, симпатии оказались взаимны, и мы планируем несколько крупных совместных проектов.

Т.Е.: Каков же, на Ваш взгляд, главный секрет профессионального долголетия?

И.В.: Очень простой – любить дело, которому служишь!